Фандрайзинг в россии

Приживется ли фандрайзинг в России

Почему фандрайзинг в России не столь популярен, как на Западе? Может быть потому, что наши некоммерческие организации не нуждаются в дополнительном финансировании. А может из-за того, что заморским технологиям фандрайзинга не подходит наш климат? Будет ли развиваться фандрайзинг в России – на этот и другие вопросы мы получим ответ, изучив историю фандрайзинга.

Приживется ли фандрайзинг в России

История фандрайзинга в мире

Слово «фандрайзинг» в переводе с английского означает «сбор средств». Фандрайзинг, как система получил свое развитие в конце 19 начале 20 века в США. В то время наряду с государственным и частным появился третий, некоммерческий сектор. Некоммерческие организации (НКО) стали заниматься решением социальных проблем, до которых у государства не «доходили руки», а у бизнеса не было коммерческого интереса. В поле зрения третьего сектора попали права трудящихся, здоровье и образование населения, социальные услуги, охрана окружающей среды, развитие демократии и гражданского общества.

Основным источником финансирования НКО были и остаются частные пожертвования. В свою очередь государственные органы не остаются в стороне и стимулируют активность доноров налоговыми льготами.

Как не парадоксально это звучит, но финансовые кризисы в экономике государств Европы и США – с одной стороны, и рост уровня занятости населения в некоммерческом секторе – с другой, положительно отразились на становлении фандрайзинга как системы привлечения средств.

В середине 80-ых годов 20 века фандрайзинг окончательно выделился в самостоятельный вид управленческой деятельности. Первоначальная цель фандрайзинга – сбор денег отошла на второй план. Целью современного фандрайзинга является обеспечение НКО в частности и общественно-значимой деятельности в целом денежными средствами и другими ресурсами. По фандрайзингу издаются книги, проводятся исследования, научно-практические конференции и семинары. В результате НКО получают существенную финансовую, правовую и методическую поддержку.

Как появился фандрайзинг в России

Революции, войны, неоднократная смена общественно-политического строя, экономические реформы. После перестройки в России почти одновременно появились второй частный и третий некоммерческий негосударственный сектор экономики. Независимые от государства молодые НКО получали поддержку из-за границы. Но ввиду неразвитости гражданского общества, деятельность негосударственных НКО не сыграла существенной роли в решении социально-значимых задач. А после принятия в 2012 году закона, приравнявшего большую часть негосударственных НКО к иностранным агентам, третий сектор видимо не скоро выйдет на авансцену российской экономики.

С другой стороны, в наследство от СССР современной России досталась огромная сеть учреждений соцкультбыта, переданных в государственную и муниципальную собственность. Как и прежде эти учреждения решают основные задачи по здравоохранению, социальной защите, занятости, образованию населения. Именно здесь работает значительная часть населения, занятая в некоммерческом секторе. Ежегодное сокращение бюджетного финансирования перед ними ставит те же задачи, что и перед другими НКО: сбор средств на обеспечение собственной деятельности, выполнение работ и оказание услуг населению «в сферах науки, образования, здравоохранения, культуры, социальной защиты, занятости населения, физической культуры и спорта, а также в иных сферах».

Итак, в настоящее время в Российской Федерации существуют более 30 видов и форм некоммерческих организаций. К ним относятся потребительские кооперативы, общественные и религиозные организации, фонды, союзы и ассоциации, частные, государственные и муниципальные учреждения. Объединяет ли их что-нибудь с третьим сектором Европы и США? Да, потребность в деньгах и общая цель: решение социальных проблем. Но существенные различия в истории развития некоммерческих организаций делает невозможным автоматическое заимствование технологий западного фандрайзинга.

Приживется ли фандрайзинг в России и в какой форме? На мой взгляд, это зависит от того, как будет развиваться некоммерческий сектор. Если по пути независимости от государства, то лет через сто степень развития социальной сферы достигнет уровня западных стран. Если государство продолжит регулировать НКО , то нам надлежит разработать новые технологии фандрайзинга прежде, чем социальная сфера попадет на социальное дно. А пока российский фандрайзер работает в других экономических условиях, о новых технологиях фандрайзинга думать рано.

expert-btl.ru

Фандрайзинг в России: возможен ли шаг вперед?

Так сложилось, что мне пришлось практически с нуля строить систему сбора индивидуальных пожертвований крупной международной организации в России, на собственном опыте ощутить многие ограничения, сложности, одержать победы.

Я не понаслышке знаю, что фандрайзинг – это очень насущный вопрос для большинства некоммерческих организаций, поскольку постоянно требуются дополнительные ресурсы. Поэтому мне хотелось бы привлечь внимание к самым больным, с моей точки зрения, вопросам и попробовать обсудить возможные пути для их решения.

Про системную помощь – так ли у нас все плохо?

В последнее время у меня наблюдается что-то похожее на раздвоение личности. Открываешь сайт «Филантроп» – все говорят правильные и нужные вещи, которые я поддерживаю и разделяю.

С другой стороны, постоянно общаясь с компаниями, среди которых лидеры рынка и в области социальных программ, я продолжаю натыкаться на глухую стену непонимания и раздражения, возникающую, как только речь заходит о стратегических благотворительных программах, системной помощи. Как уже многократно было сказано на этом сайте, благотворительность в первую очередь воспринимается как «отвезти игрушки в детский дом» или «устроить праздник с клоунами».

Системные вещи менять не хочет никто, все считают, что это прерогатива государства. Хотя все понимают, что ситуацию, например, с детскими домами, надо менять, а не продолжать «подкармливать» заведомо плохую систему.

Мы часто любим смотреть на западный опыт, и фандрайзингу, естественно, учимся в первую очередь у коллег из Европы и США. Мы говорим «на Западе индивидуальные пожертвования составляют 80%, почти каждый жертвует…» Но на что?

Я работала в крупной международной организации, и очень часто – раза три-четыре в год – принимала участие в обучающих программах и больших семинарах по обмену опытом по различным направлениям сбора средств. Через какое-то время участия в таких встречах понимаешь, что твои зарубежные коллеги делают все здорово, но ничего из сказанного ими ты не можешь применить на родине. Просто потому что у нас все по-другому.

Да, действительно, индивидуальные пожертвования на Западе составляют 80% — но на что они даются? Вот уважаемый предыдущий автор пишет: жаль, что Россия не поддерживает адресно детей из бедных стран. На самом деле, действительно, львиная доля пожертвований крупных фондов за рубежом – это деньги на вакцины, чистую воду, помощь в чрезвычайных ситуациях. Люди любят чувствовать себя волшебниками. Как у нас, так и в других странах. Только у нас это «отдай в детский дом игрушку!», там – «купи бутылку воды – спаси жизнь!» И все так просто и здорово, все улыбаются и счастливы. Какие там системные программы…

Самое интересное, что уже сейчас и в западных странах все чаще звучат голоса – а не хватит ли?

Постоянный сбор средств на воду и вакцинацию не приводит к построению хоть какой-то стабильной СИСТЕМЫ здравоохранения в странах – получателях помощи. Люди понимают, что они вечно обречены на то, чтобы собирать деньги на новые и новые вакцины. Вам это ничего не напоминает? Лично мне – напоминает наши частые дискуссии.

Я думаю, что мы с вами – все, кто думает о системной помощи, промотирует ее, пытается собирать на нее деньги — пионеры-первопроходцы. Мы пытаемся это сделать, мы набиваем свои шишки, мы занимаемся не очень благодарным делом: пытаемся убедить бизнес в том, что правы мы, а не они с пакетами игрушек и конфет… Но эти шишки дорогого стоят. Потому что мы с вами нарабатываем опыт, которым я призываю делиться, общаться, позитивно и стабильно. Уверена, что мы не враги и не конкуренты – а люди, которые пытаются сделать общее дело.

При этом у нас хорошие шансы. Например, тесты пакетов для частных жертвователей показали, что лучший результат дал пакет, письмо в котором было составлено без слезливых историй, а с описанием проблемы и путей ее решения. Когда я представляла результаты этого теста, мои западные коллеги сильно удивлялись и с большой уверенностью говорили, что у них такое письмо бы не сработало. Результаты этого теста говорят, что люди в России готовы поддерживать стратегические программы, возможно, в большей степени, чем жители западных стран.

Про перспективы фандрайзинга

В отношении же технологий фандрайзинга возникает ощущение, что мы боремся с ветряными мельницами, а иногда и конкурируем друг с другом, вместо того, чтобы начать действительно строить инфраструктуру для цивилизованного фандрайзинга в России. Может быть, нам стоит сосредоточить свои усилия на том, чтобы выработать перечень необходимых нам инструментов для фандрайзинга? Внести изменения в законы? Ну, как минимум, инициировать изменения… Иначе все обсуждения на тему сбора средств чем-то напоминают разговоры маленьких детей, плещущихся в метровом бассейне, но искренне считающих, что они уже в океане.

Много сейчас слышно справедливых разговоров о том, что надо учиться работать с частными лицами (индивидуальными жертвователями). Действительно, по сравнению с другими странами, в России частные пожертвования просто мизерны. Но как именно работать? На поверхности – коробки для пожертвований, электронные платежные системы. Все остальное, доступное в наших условиях – это корпоративные партнерства. Например, добавление в счет определенной суммы на благотворительность, банковские карточки для отчисления процента с каждой покупки и т.д. – это партнерства с бизнесом.

При этом самый эффективный в мировой практике путь индивидуального фандрайзинга – сбор базы данных лояльных клиентов и планомерная работа с ней, а также постоянное ее пополнение, – для подавляющего большинства организаций практически перекрыт необходимостью значительных первоначальных вложений и законом о персональных данных.

Правда, пока я не слышала о том, чтобы кто-то провел проверку и привлек кого-то к ответственности за неправомерное хранение персональных данных – но это до первого случая.

Еще один, опять же не в первый раз поднимающийся вопрос. Моя подруга, которая живет в Германии, никогда не жертвует лично кому-то, объясняя такое поведение предельно честно – я могу вернуть налоги. По итогам года она может уменьшить сумму налогов на сумму пожертвований. Мои бывшие коллеги из немецкого офиса подтвердили, что за 10 дней до начала отчетного периода по налогам, они рассылают специальную форму, подтверждающую сумму пожертвований за год. Такая мотивация очень сильна не только с точки зрения пожертвований, но и с точки зрения того, что люди оставляют о себе максимально точные данные.

Конечно, конкуренция в фандрайзинге будет всегда – за компании и деньги. Но в свое время я была очень удивлена таким фактом. Оказывается, ведущие игроки рынка (Красный крест и ЮНИСЕФ) решили обменяться списком лучших доноров. Не думаю, что это секрет. И когда я спросила «как же так? вы не боитесь потерять их?» – мне ответили «Нет, просто люди все равно поддерживают больше одной организации – так лучше, чтобы они поддерживали тех, кого мы знаем и чьи ценности сходны с нашими». Конечно, такое возможно в развитом поле благотворительности и правовом поле – у нас такое действие противозаконно.

Но, на мой взгляд, это очень показательный пример. Ведь кроме конкуренции за доноров надо помнить о том, что у нас всех есть общая задача – развитие культуры благотворительности.

Чтобы не превращать статью в набор лозунгов, я бы предложила нам всем некий план совместных действий. Я уже упомянула задачи, которые кажутся мне важными, в частности, внесение изменений в законодательство касательно закона о персональных данных или налоговые вычеты для индивидуальных жертвователей. Думаю, многие согласятся и с необходимостью лоббирования у крупных мобильных операторов отмены грабительских комиссий с СМС, идущих на благотворительные цели.

Таких задач много — мои собственные задачи касаются, прежде всего, индивидуального фандрайзинга, но в целом я говорю обо всем спектре вопросов в этой области — предлагайте, будем обсуждать, делиться опытом. Ведь даже если мы составим список задач, стоящих перед нами и хотя бы примерно накидаем идеи по их решению – это уже будет шагом вперед. А уж если от слов перейдем к делу!.. Хотя, возможно, такая работа уже ведется. Тогда я хотела бы стать активным ее участником.

philanthropy.ru

Фандрайзинг в России. Как собирают деньги на благотворительность

Чем благотворительность в России отличается от западной

У западных людей есть привычка жертвовать постоянно. Они знают и принимают тот факт, что с каждой их зарплаты, условно, 2 доллара пойдут в один фонд помощи, 3 доллара — в другой. У нас же сбор средств носит довольно нервный характер: нам скучно без истерического подвига. Когда грянет гром, мы будем делать перепосты даже не вникая в суть проблемы, будем просить деньги и на то, что нужно, и на то, что не нужно. Многие принципиально жертвуют в обход фондов, «чтобы администрации ничего не перепало», а зря. Во-первых, мы живем на другие деньги, и из пожертвований на лекарство, скажем, для девочки Светы ни копейки не берем. Во-вторых, мы все-таки проверяем информацию, прежде чем бросать клич.

Кроме того, у НКО есть две категории нужды: адресная помощь и социальный сервис. Первый случай — это конкретные лекарства, конкретная операция. С этим проще. А вот с сервисом — реабилитацией, сопровождением, поддержкой семей, которые берут на воспитание детей с особенностями развития, — у нас все сложнее. Там деньги нужны постоянно — на аренду, на зарплаты специалистам, на какие-то поездки. Психологически проще один раз дать побольше деньги на протез, чем поменьше, но часто — на сервис. Потому что у последнего нет адресной компоненты и мгновенного результата.

Люди хотят помогать, но не всем

Директор фонда «Предание» Володя Берхин недавно написал в фейсбуке: «А на сайте www.predanie.ru человек по имени Иван Иванов только что пожертвовал 15000 р. Мамеду Мухаммедову». Собрать деньги на лечение маленькой голубоглазой девочки гораздо легче, чем помочь 40-летнему киргизу. Теоретически мы признаем, что все люди братья, но фактически для кого-то важна национальность нуждающегося, для кого-то — возраст (вроде и жалко стариков, но помогать хочется детям), для кого-то — диагноз (труднее собирать средства для помощи человеку с неизлечимой болезнью вроде ДЦП). Кто-то не дает деньги на лечение животных («зачем, когда у нас люди умирают?»). А кто-то наоборот предпочитает помогать тем, кому, скорее всего, никто больше не поможет.

Нужно ли дарить айфон умирающему ребенку

Помимо очевидных нужд, есть важная категория — мечты. Человек приходит в этот мир, имея право на свой маленький кусочек счастья. И многие до этого счастья не доживают. Мы не всегда видим этот рубеж, нам кажется, что мы все успеем. Когда рубеж становится очевиден, успеть исполнить мечту — это очень важно. Вопрос с исполнением затратных желаний очень тонкий. Скажем, я категорически против айфонов для сирот, потому что это воспитывает в них потребительство. Большинство детей в семьях не могут себе позволить подобное, а дети из детских домов начинают думать, что сиротство — их социальный капитал, который дает им преимущества. А ребенок, который умирает, не доживет до своего права на этот айфон заработать.

Подобные просьбы возникают часто — дети же это видят, они этого хотят. И вот Лида Мониава прекрасно рассказывает у себя в журнале о конкретном ребенке и его мечте — и каждый раз находится желающий эту мечту исполнить. Конечно, нет такого, что вот сиротам не дарим, а раковым больным точно дарим, терминальным — айфон пятый, недостаточно терминальным — айфон четвертый. Это деликатная индивидуальная работа.

Люди скрывают то, что они жертвуют на благотворительность

Лично я считаю, что нужно публично говорить о том, что ты кому-то помогаешь. Но понятно, что человек имеет право на анонимность. Бывает так, что люди не рассказывают о своих пожертвованиях по религиозным соображениям. Бывает, что боятся привлечь к себе внимание других страждущих. Они помогают, но при этом не готовы разорвать последнюю рубашку на бинты. Кто-то просто от природы скромен… Одна дарительница нашего фонда всегда скрывала, что дает нам деньги. Она очень интеллигентная и приятная дама не из бедной семьи, друзья ее тоже довольно обеспеченные. И она все-таки открылась перед днем рождения — сказала друзьям перед днем рождения: «Вы можете поздравить меня, перечислив деньги на счет вот этого фонда».

Отношения с донорами должны быть не только про деньги

Фандрайзинг вообще не столько про деньги, сколько про отношения. Человек должен чувствовать себя сопричастным, воспринимать нашу «войну» как общую. Поэтому нужно общаться. У меня был человек, который помогать хотел, но своеобразно: раз в два месяца приезжал ко мне под окна и привозил наличные. Я выходила из дома, садилась в его бронированный джип (в первый раз даже испугалась), он отдавал мне деньги, я ему — приходник, который он тут же выкидывал. А потом долго рассказывал, какая его нынешняя жена мерзавка, как бывшая не дает ему видеть ребенка, как заели конкуренты. Так он приезжал ко мне в течение примерно полутора лет, а потом исчез. Другая дама неоднократно делала личные пожертвования, и я сочла необходимым с ней встретиться, пообщаться, лично поблагодарить. После этого она съездила с нами в детский дом, привлекла сначала мужа, потом и компанию мужа. Они с нами до сих пор — и как частные лица, и как юридические. К слову, во время кризиса в 2008-м все было плохо именно с корпорациями, все заморозилось, а вот уровень частных пожертвований тогда не упал.

Как именно помогают корпорации

Есть такая модная аббревиатура, КСО, корп